Заглавной строкой безымянного автора, лучше всего описывающей самую мякотку сути «Бруно», мне хочется, с одной стороны, сразу определить весь дискурс дальнейшего повествования, а с другой, как и Саше Барону Коэну, элементарно и адово вознести хвалу кондовому идиотизму окружающего мира, с его (не)терпимостями, судами за харрасмент, тотально развитой гей-индустрией в одних странах и полным запретом на нее в других. Аминь, Коэн (на самом деле, конечно, Коган).

Рассматривать «Бруно» как целиком самостоятельное произведение не имеет никакого объективного смысла. Если угодно, это такой своеобразный приквел «Бората», в том отношении, что сиквелы/приквелы/спиноффы/рипоффы, за исключением трех общеизвестных случаев, всегда были несколько хуже оригинала. Ключевое (оно же единственное) художественное средство, доступное Саше Барону, — провокация и игра на низменных инстинктах человечества с одновременной съемкой скрытой камерой, осталось неизменным, и слава богу. И если «Борат», запрещенный к кинопоказу во многих странах третьего мира, среди которых оказалась и Россия, был свежим (если, конечно, в этом случае можно вообще говорить о какой-то свежести) глотком, неожиданной сенсацией и контркультурным шедевром без единой прямой отсылки к контркультуре как таковой, то в «Бруно» градус угара несколько снижен – как раз потому, что это тот уникальный случай, когда молния дважды бьет в одно и то же место.
 

Но все же: «Борат» — абсолютно гениальное кино, которое не столько вошло в историю, сколько изменило ее. «Бруно» же – пусть и качественное, но ремесленничество. В основном, такой эффект достигается за счет количества обнаженных фаллосов на экране, устав считать которые, даже самый оторванный зритель сочтет, что Коэн просто пошел на рекорд.
 

Вообще, хотелось бы знать, сколько людей за кадром тайком сопровождали Коэна в качестве бодигардов – представить себе, что никто из так или иначе попавших в кадр, не предпринимал более настойчивых попыток его убить на месте, очень сложно. Впрочем, озвученную всюду информацию о трех фермерах (шедевральная сцена у ночного костра, абсолютный хит ever) все-таки нельзя сбрасывать со счетов, пусть она и отдает рекламным популизмом. История австрийского модника-гомосексуала, потерпевшего фиаско на родине и отправившегося покорять мир (будьте уверены, Коэн выжмет любую выгодную идею досуха, а уж трансконтинентальные путешествия с кровосмесительством эпоса и этноса в этом плане дадут фору чему угодно), и сама-то по себе является идеальной провокацией, будь она даже опубликована в журнале «Русская жизнь» без единой иллюстрации, а помноженная на запредельное мастерство Коэна-комика, у которого, кажется, столько лиц, сколько он сам захочет, не оставляет конкурентам ни единого шанса. Хотя о каких конкурентах речь? Если кто-то и мог бы соревноваться с Коэном в плане бесконтрольности безумия, творящегося на экране, то это лишь сам Коэн – Коэн-Али Джи, Коэн-Борат. Все.
 

Проблема в том, что и Али Джи, и Борат, и Бруно уже предстали в полноэкранной ипостаси, и чем в дальнейшем будет заниматься талантливый еврей, остается непонятным. Совершенно ясно лишь одно: этот человек на порядок умнее, эрудированнее и элементарно подкованнее своих собственных зрителей, которые вряд ли смогут показать на мировой политической карте что Австрию, что Казахстан.