Я смотрю в окно, и мои красивые миндалевидные глаза застилает черная меланхолия. Я вижу рекламные щиты, машины, людей и ненавижу этот кроличий мир, ставший на задние лапки перед могучим миллионоголовым, тысячеобхватным глянцево-целлулоидным, интернетно-телевизионным удавом масс-медиа. Мир барбикенов, беспощадные боги которого давно подарили своим безмозглым детям простую и понятную теорию всего сущего, выраженную всего одной магической формулой: 90-60-90. О, эти упругие, гладкие 90, которые страстно хочется, погладив ладошкой, ласкать слюнявым ртом. О, эти сладостные 60, которые так приятно обхватить одной рукой и не отпускать до самой смерти. О, эти вторые 90, в которые неодолимо тянет погрузить свой подрагивающий, упругий атрибут мужественности…

А ну-ка погодьте! Старикам не место в этом идеальном мире молодости и красоты, и Спилберг, Форд и Лукас со своими жалкими 61-66-64 лет-на-нос это убедительно доказали. Как же стар их Генри Джонс, как по-стариковски бодра и фальшива его кривая ухмылка, как тяжела поза. Сквозь натужный бодряк с беспощадной, почти документальной убедительностью проступает старческая немощь. Индиане тяжело ходить, трудно стоять, но он бегает и прыгает, заметно тормозя постановочную механику трюков: осторожно! старику трудно, его нельзя травмировать. Он щелкает своим знаменитым хлыстом. Он подбирает упавшую фетровую шляпу в монтажной склейке из двух планов. Видимо, одним кадром такое сложное действие снять не удалось.
Наклоняясь, Форд охнул и схватился за поясницу. Пришлось монтировать.

Джонс не столь остроумен и ироничен, как 20 лет назад. Он гораздо больше говорит, больше ругается со своей женщиной. И ругань эта сильно похожа на мелодраматическую никому не интересную разборку опостылевших друг другу супругов. Жалкий спор, в котором из покрытых пылью и воняющих нафталином шкафов извлекают рассыпающиеся в прах при неосторожном движении улики и упреки.

На фоне стариковской немощи Инди, на фоне непроходимо тупой, почти идиотской беспомощности янки, сказочно былинной, непобедимой и легендарной выглядит страшная русская сила – ударный отряд КГБ под лихим предводительством придворной сталинской ученой, божественной брюнетки, полковника Ирины Шпалько (Бланшет). Простые, чистые, почти родные лица наших солдат так не похожи на типичные англосаксонские рожи, потому что это действительно – спасибо, Спилберг, спасибо, Лукас – русские лица русских актеров.

Судя по фильму, КГБ – контора, равной которой по силе и могуществу в мире не было. Бойцы Комитета действуют на территории США ну разве что не в парадной форме, украшенной многочисленными Звездами Героев социалистического труда и Орденами Ленина. ФСБ стоило бы поспособствовать нашим прокатчикам в показе этой великолепной агитки.

Молодой и ретивый помощник Индианы Мэт Вильямс (Лабаф) – юноша с хорошим голливудским настоящим и еще лучшим будущим – сильно похож на молодого Брандо мотоциклом и одеждой и гораздо жиже, чем Сэм Уитвики из прошлогодних «Трансформеров». Наверное, Лабафу ближе и понятнее образ школьного задрота, а не своевольного задиры и хулигана. Ну, это поправимо: слава и гонорары хорошо перековывают пай-мальчиков в разнузданных буянов.

Археологическая механика «Индианы» — это потрясающее изобретение Лукаса-Спилберга – работает все с тем же тревожащим сердце неспешным и неумолимым глухим каменным рокотом, переплюнуть который по зловещей мощи не смогли бы и сами злобные жрецы Майя, не говоря уже о жалких эпигонах, сварганивших к началу этого года «Сокровища нации».

Любовно выстроенный винтажный мир «Индианы» достоин восхищения. От него явственно пахнет настоящей кожей, сладкой пылью древних гробниц, горячим солнцем опасных приключений. Но в какой-то проклятый момент до обидного отчетливо ощущаешь, что 120 минут – это слишком много: порох сгорел, ядро упало, повертелось и остановилось, да так и не взорвалось.
Показывать уже нечего, а фильм все продолжается.

И тем не менее. Я смотрю в окно, вижу рекламные щиты, машины, людей и ненавижу этот кроличий мир, в котором не место старческой немощи, обвислым грудям, глубоким морщинам и всему настоящему. Поэтому я люблю, конечно же, тысячу раз нереального «Индиану», в котором настоящего в сто тысяч миллионов раз больше, чем в любом рекламном ролике кокаколы.