Пенелопа Крус красивее тысяч ангелов. Педро Альмодовар Кабальеро в лучшей своей форме – называть этого человека «режиссером» как-то даже неловко, куда вернее подойдет скромное «Творец». «Разомкнутые объятия», которые должны были получить в Каннах практически все, но не получили решительно ничего, — самый истовый триллер о любви на свете, такой, после которого от беззвучной тоски хочется улететь на всех самолетах из всех аэропортов мира сразу, но в каждом на прощание – целоваться до боли в губах, обнимать до ломоты в костях, трогать, пока не сотрутся подушечки на пальцах и запоминать все эти запахи навечно. При этом – «от киноманов и для синефилов», то есть, как минимум, обязательно к просмотру всем нам.

Матео Бланко, режиссер, что называется, с именем, творящий сценарии под псевдонимом Гарри Кейн (Caine – он тут, сами понимаете, неслучайно), берется за новую постановку – искрометную ленту «Девушки и чемоданы». На главную роль он приглашает Лену (стоит ли упоминать, что это сокращение от Магдалена, я даже не знаю), любовницу магната Эрнесто. Единственный сын Эрнесто, педераст с внешностью Остина Пауэрса, по просьбе отца следит за режиссером и красавицей-актрисой, становясь свидетелем их бурного романа, из которого монтирует свое собственное кино. Эрнесто-старший продюсирует фильм и страдает от измены, Матео и Лена живут лишь друг для друга, где-то по краешку их судьбы проходится верный агент именитого режиссера – серая мышка Джудит. Все это не могло не обернуться величайшей любовью и величайшей трагедией, что, впрочем, есть одно и то же.

«Разомкнутые объятия» — далеко не самый яркий фильм Альмодовара, если не считать, конечно, тех пяти минут, в которых он оголтело стебет собственных «Девушек на грани нервного срыва». Более того, по сравнению с тем же «Поговори с ней» или там, не знаю, «Высокими каблуками», «Объятья» смотрятся откровенно бледно, если, конечно, не принимать во внимание красный цвет, который для Альмодовара является примерно тем же, что цыгане для Кустурицы. «Разомкнутые объятия» изобилуют характерными для автора приемами – тут и вольная жонглировка временем пополам с пространством, и эпизоды, словно пришедшие совсем из другого кино, и второплановые актеры такого уровня, что с легкостью подвинули бы многих с плана первого, и вообще – Педро Кабальеро уже, кажется, в том статусе и дискурсе, что перепутать его с кем-либо невозможно по умолчанию. Впрочем, это означает и то, что ждать чего-то принципиально нового от него тоже не приходится, но.

Любой человек, который хоть раз пытался создать «что-то своей мечты», уловит трепет Матео Бланко, почувствует его, не сможет не почувствовать. Тот, снимая свой самый лучший фильм, чередовал репетиции и яростный секс со своей музой на полу в гримерке. Результат – соответствующий, то есть выше всяких, но муза улетает то ли на небо, то ли в какой-нибудь Неверлэнд, Матео теряет зрение и начинает медленно деградировать в творческом плане. Из оцепенения и цепи регулярных соитий со случайными блондинками с перекрестков его вырывают два случая. Молодой помощник Диего, смешав оксибутират с экстази, закономерно попадает в клинику (еще бы), а на пороге его дома оказывается стильного вида парниша, который называет себя Рэй-Икс. Гарри Кейн вдруг вспоминает, что его имя Матео Бланко, и, не обретя глаз, вновь садится за монтажный стол – «Ведь фильмы всегда нужно доводить до конца, пусть даже вслепую». За это ощущение «касания мечты» Альмодовару можно простить определенного рода «синдром Валерия Леонтьева», о котором абзацем выше, да что там, за такие ощущения можно простить вообще все грехи на свете. Потому что от такой любви – к кино, к женщине, к Женщине-Кино, киноженщине, etc – слишком больно. Но так больно, что невозможно не любить.